Ты говоришь, что не писал так давно, что, кажется, будто вообще никогда. А я и тем паче. Просто иногда в этой сумасшедшей и насквозь бытовой суете, после бессонной ночи, с несколько измененным от простуды сознанием приятно бывает вспомнить, опять же в некотором полусне, какими мы были настолько давно, что как бы и не с нами было. И сразу после этого валится с антресолей ворох воспоминаний различных времен, включая и чужие.

Вот уж странная вещь, эти чужие воспоминания. Как будто найденные на чердаке старой дачи дневники ее предыдущих хозяев. Почему такая аналогия, я скажу — хоть вы и практически незнакомы, все же общее у вас есть. По крайней мере то, что теперь твое, когда-то принадлежало им.

Похоже на культуру, да? Они играли на гитаре и пели, а потом передавали нам, и вот уже мы часами сидели во дворах и подъездах, бережно перебирая обрывки чьей-то молодости. Чужая память никогда не станет для меня пустым звуком. Я ее уважаю и просто беззаветно люблю не меньше, чем свою собственную. Назови мне сейчас любой фильм, засмотренный до дыр на VHS — и тонкая пленка моего сознания тут же подернется зыбкой ностальгией, отчаянно порывающейся заглянуть туда, куда дороги нет и не будет. Кто-то другой курил ночью на кухне в хрущевке, а скучаю по этому именно я. Потом уже и сам сидишь куришь на этой кухне, но как бы через призму того, как курили они. Мифические они всю жизнь не дают мне покоя. А они просто были молоды. И по-своему, и так же, как все мы.

Но я верю, что все это культурно-бессознательное — общее. Коллективная память, собранная в одну большую черную бездну, она спит в каждом из нас, рожденных в одна тысяча девятьсот каком-то, и просто ждет момента, чтобы проснуться где-то в ночи и взвыть вместе с тобой, ударить что есть мочи по мозгам — и вот ты приходишь в себя только через пару часов, сладко настрадавшись в этой черной дыре, прожив только что несколько чужих жизней, чьих-то историй. Именно поэтому я тоскую по тому, чего в моей жизни не было, почти так же сильно, как по тому, что действительно было.

Мне станет немного лучше, если вы поймете хоть пару строк из всего написанного выше, правда. Я буду помнить, что я вою в ночи не одна. Что мы вместе, пусть никто из нас и не знает, в каком.

Потому что зачастую мифическая часть меня настолько разрастается, что кажется, это уж целиком и есть Я. Безумно старая, как Мир, но вечно молодая и вечно пьяная, болтаю ногами на крыше заброшенной многоэтажки, пью портвейн, слушаю старые пластинки, смеюсь над анекдотами про Горбачева и партбилеты, еду строить БАМ, плачу ночами над «Рокки», «Коброй» и «Роми и Мишель на встрече выпускников»; или вот мы с тобой в Новосибирске, сидим в бежевой короткокрылой восьмерке, а на дворе лето девяносто седьмого, и совсем скоро концерт «Иван-Кайфа» — и многое, бесконечно многое другое... а дыра в моей груди все больше и больше, и ветер в нее все свищет и свищет.

Все чаще мне кажется, что я — это весь мир. И я не знаю, что мне с этим делать, слышишь.



Внезапно зачесались руки, и зазвенело внутри — я решила не отпускать порыв. Привет, спустя столько времени, снова.