Мне тут врач в третий раз уже сказал, что нужно бы писать. А что, говорю я. Да хоть что, отвечает, хоть лытдыбр. Ну, знаете ли. Уж либо пиши прозу, зарисовочки там, либо ной себе в приват (чем и занимаюсь пока).
В общем, если вы не знали, это даёт эмоциональную разрядку, так что все мы тут на дневничках здоровенькие головой, черт, пишу, и прям в голос на смех пробирает. Как говорится, хорошего дня.

P.S. Вообще, если уж честно, прозу-то хочется, конечно, ибо нарратив (и Хемингуэй) - наше все, но пока лучше получается слушать и читать, а писать как-то стыдно.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Люблю каркать на тему того, что у нас свои планы на жизнь, а у жизни свои планы на нас.

Хочется творить, гармонии и в Иорданию. Стремлюсь.

Снятся старые друзья и люди, которых в жизни больше никогда не будет.
Устаю. От всего.

Ты говоришь, что не писал так давно, что, кажется, будто вообще никогда. А я и тем паче. Просто иногда в этой сумасшедшей и насквозь бытовой суете, после бессонной ночи, с несколько измененным от простуды сознанием приятно бывает вспомнить, опять же в некотором полусне, какими мы были настолько давно, что как бы и не с нами было. И сразу после этого валится с антресолей ворох воспоминаний различных времен, включая и чужие.

Вот уж странная вещь, эти чужие воспоминания. Как будто найденные на чердаке старой дачи дневники ее предыдущих хозяев. Почему такая аналогия, я скажу — хоть вы и практически незнакомы, все же общее у вас есть. По крайней мере то, что теперь твое, когда-то принадлежало им.

Похоже на культуру, да? Они играли на гитаре и пели, а потом передавали нам, и вот уже мы часами сидели во дворах и подъездах, бережно перебирая обрывки чьей-то молодости. Чужая память никогда не станет для меня пустым звуком. Я ее уважаю и просто беззаветно люблю не меньше, чем свою собственную. Назови мне сейчас любой фильм, засмотренный до дыр на VHS — и тонкая пленка моего сознания тут же подернется зыбкой ностальгией, отчаянно порывающейся заглянуть туда, куда дороги нет и не будет. Кто-то другой курил ночью на кухне в хрущевке, а скучаю по этому именно я. Потом уже и сам сидишь куришь на этой кухне, но как бы через призму того, как курили они. Мифические они всю жизнь не дают мне покоя. А они просто были молоды. И по-своему, и так же, как все мы.

Но я верю, что все это культурно-бессознательное — общее. Коллективная память, собранная в одну большую черную бездну, она спит в каждом из нас, рожденных в одна тысяча девятьсот каком-то, и просто ждет момента, чтобы проснуться где-то в ночи и взвыть вместе с тобой, ударить что есть мочи по мозгам — и вот ты приходишь в себя только через пару часов, сладко настрадавшись в этой черной дыре, прожив только что несколько чужих жизней, чьих-то историй. Именно поэтому я тоскую по тому, чего в моей жизни не было, почти так же сильно, как по тому, что действительно было.

Мне станет немного лучше, если вы поймете хоть пару строк из всего написанного выше, правда. Я буду помнить, что я вою в ночи не одна. Что мы вместе, пусть никто из нас и не знает, в каком.

Потому что зачастую мифическая часть меня настолько разрастается, что кажется, это уж целиком и есть Я. Безумно старая, как Мир, но вечно молодая и вечно пьяная, болтаю ногами на крыше заброшенной многоэтажки, пью портвейн, слушаю старые пластинки, смеюсь над анекдотами про Горбачева и партбилеты, еду строить БАМ, плачу ночами над «Рокки», «Коброй» и «Роми и Мишель на встрече выпускников»; или вот мы с тобой в Новосибирске, сидим в бежевой короткокрылой восьмерке, а на дворе лето девяносто седьмого, и совсем скоро концерт «Иван-Кайфа» — и многое, бесконечно многое другое... а дыра в моей груди все больше и больше, и ветер в нее все свищет и свищет.

Все чаще мне кажется, что я — это весь мир. И я не знаю, что мне с этим делать, слышишь.



Внезапно зачесались руки, и зазвенело внутри — я решила не отпускать порыв. Привет, спустя столько времени, снова.

...а больше всего я боюсь в конце концов понять, что это все зря.
Что все превратилось в принцип.
Хотя это даже не страх, а просто нежелание оказаться в ситуации наподобие тех, о которых ты обычно слышишь из рассказов знакомых.
Почему-то это всегда отвращало больше всего.

…в юности ты рвешься на кусочки, и вот тебе не хочется жить, вот не спится и плачется. И в конце концов ты берешь из пачки старый добрый «Спутник», аккуратно разворачиваешь обертку — очень, кстати, похоже, на жвачку в пластинках, типа «Wrigley's» — и сладострастно пилишь себе ручки, пока кровь не начинает струиться так, что ты просто сидишь и отупело смотришь на разрезанные запястья. Потом ходишь, как малолетний наркоман, с длинными рукавами, но суть не в том. В момент, когда ты наносишь себе эти раны, внутри становится легче. Ты как будто спускаешься вниз по лестнице внутрь себя, в самую глубину, и сидишь там. Ты как будто что-то высвобождаешь, не зря же существует кровопускание.

К чему я все это?

Знать бы тогда, как все это смешно. Все эти отчаяния, страдания и прочее. Знать бы, что спустя столько лет я буду лежать, в полной темноте уставившись в стену, будучи даже не в состоянии взять в руки лезвие. Не видя смысла даже встать с кровати. Не видя смысла ложиться спать, хотя спать хочется. Я знаю, что если сейчас покалечу себя, мне не станет легче — и это самое страшное. Я не хочу романтично думать, что у меня «было много ошибок молодости» — потому что настоящие ошибки были сделаны гораздо позднее, и в них нет ни капли романтизма. Потому что все, что ты пытался устроить себе раньше в виде спектакля, пришло в реальности, и отшутиться тут не получится. И что-то подсказывает мне, что с годами дальше будет только хуже.

Я не хочу быть «прошедшим через все Фениксом», как это всегда круто звучит в сильных историях про Него и Нее. Я хочу открыть глаза и жить нормально, но, видимо, не могу.

В конце концов, я очень люблю тебя, идиота кусок, и с этим тоже ничего поделать не могу. А если калечить себя уже не имеет смысла, то хочешь, просто сдохну заживо?

Начнем с самого начала. Весной было страшно. Летом — погано. А осенью всегда как-то откровенно. Вот этот вечерний воздух, в который я окунаюсь, пока иду домой, рождает непоколебимую надежду. Очень странное ощущение, когда «хочется погулять после уроков, потому что вокруг все какое-то волшебное», а ты, вот как оно получается, с работы домой идешь. И воздух-то, воздух тот же! А ситуация напрочь другая. И тебе даже звонить никто не станет на тему, где шляешься.

Забавное чувство, когда стал тем, кем хотел, а то бишь взрослым, только там ли стал, где должен был?
Смешно.